Ваши не пляшут [СИ] - Александр Евгеньевич Сухов

с коляской. Такой техники в Бобровке и окрестностях не так уж и много. Этот является штатным транспортным средством местного участкового уполномоченного полиции Евграфова Федосея Ивановича.

«От оно как, — промелькнуло у меня в голове, — кажется, кто-то из моих вчерашних оппонентов все-таки настучал в полицаю. Может быть, родаки постарались, мол, невместно какому-то заморышу мутузить их драгоценных чад, кои мухи за всю жизнь не обидели».

М-дя, трабла! Придется как-то разбираться и с этой незадачей. Участковый хоть и туповат, но педант и в законах империи вполне шарит, то есть явного произвола в отношении несовершеннолетнего не допустит. А воспитательную беседу на тему, как нехорошо калечить старших товарищей я как-нибудь переживу.

С этими мыслями повернул кольцо запорного устройства встроенной в ворота калитки, потянул на себя створку и уверенно шагнул во двор родного (без каких-либо натяжек) дома.

Глава 8

А в доме, точнее во дворе наблюдалась абсолютно безмятежная обстановка. Можно сказать, было атмосферненько. За вкопанным в землю столиком под двумя раскидистыми антоновками на лавках, также вкопанных в землю, заседали Евграфов Федосей Иванович поручик от жандармерии участковый уполномоченный сельских поселений Большое, Бобровка, Устюжино и Хохловка. На столе штоф батиной самогонки, с отрубленными головами и хвостами и выдержанной положенный срок в дубовой бочке. Напиток я не удержался продегустировал во время отсутствия родительницы, початый пузырь на кухне в шкафчике обнаружился. Понравилось, готов биться об заклад, что всяким там «ред лабелям», «глэнфилдишам», «гленморанжам» и прочим скотчам далеко до батиной золотистой «амброзии», это он так называет данный продукт. Что абсолютно верно, напиток, хоть и крепкий, но прокатился мягко даже по моему пока еще неокрепшему детскому пищеводу и легко растекся приятным теплом по всему телу. В первой своей жизни я хоть и не злоупотреблял алкоголем, но бокал хорошего вискарика одиноким тоскливым зимним вечером под бушующую за окном вьюгу, да под проникновенные завывания уважаемого мной Григория Лепса:

Тихо, саваном белым,

Вьюга, дом мой укрой.

Где-то ты засыпаешь,

Где-то, но не со мной…

Хорошо! Прям ностакльжи. Вспомнил — вздрогнул, аж до нутра пробрало.

Судя по количеству оставшегося в стеклянной емкости содержимого, мужчины успели ополовинить пузырёк. Закусывали крестьянскими продуктами, поданными на стол, что называется, на скорую руку. Свиное сало батиной засолки, копченые мясо и рыба, квашеная капуста, соленые рыжики, свежая зелень, порезанный на аккуратные ломти ржаной каравай — немудрёно, но вполне достаточно, чтобы… хе-хе, «четверть выкушать».

А вот и маман из дома выскочила, с блюдом пирогов, исходящих паром. Определенно, только что из печи. У меня аж слюнки потекли и в животе забурчало. Завтрак давно переварен и усвоен юным быстрорастущим организмом, а от обеда у Матвеевых сам опрометчиво отказался.

До моего прихода мужчины обсуждали какую-то волнующую обоих тему. Судя по специфической терминологии речь шла о достоинствах и недостатках скорострельного карабина Мартынова в сравнении с магазинной винтовкой системы Абрикосова. Ну о чем же еще говорить мужикам? В бане и за столом обо всяких механических чудесах и диковинках, на работе в курилке — о них, наших дорогих и любимых бабах.

— Нет, ты не прав, Прохор Петрович, все-таки зря списали «абрикосовку». Тяжела. Да. Громоздка. Да. Однако в бою безотказна и со штыком ажно на пятнадцать сантѝметров длиннее немецкого «фазера» или японской «микадо». — при этом жандарм безбожно фрикатировал так, что звук «г» у него превращался едва ли не в «х». Не мудрено из донских казаков происходит, там все так «разховаривают».

— Ну ты еще китайскую «маомао» во главу всех военных ружей поставь, двухметровый дрын с полуметровым штыком. Станут строем частым, выставят перед собой, думают ща, на их полезут грудь в грудь. А тут наш броневичок из-за сопки, да кэ-эк…

Ага, кажется, вскоре дело дойдет до оценки боевой мощи российской бронетехники супротив азиатской и европейской.

Не дошло, разговор был прерван моим явлением пред очи почтенной публики. Увидев меня, батя откровенно заулыбался, будто солнышко сквозь облака проглянуло после затяжного ненастья. Реакция поручика на появление Зубова-младшего была и вовсе для меня непонятной.

— Пацан, ты хто? — задал вопрос Евграфов.

Представляться самому мне не пришлось, вместо меня это сделал отец:

— Дык младшенький мой Вовка. Хотя откелева тебе знать, малец смиренный, не драчлив, не то что старшие мои обормоты, с коими тебе неоднократно доводилось воспитательные беседы проводить.

— Шо?!.. Хто?! — Федосей Иванович оторвал пятую точку от дощатой лавки и, вытянувшись во весь свой невеликий рост, уставился на меня выпученными глазами как на явление Христа народу.

Тут стоит немного остановиться на внешности гостя. Мужчина где-то отцов ровесник, ростом, как уже отмечалось, невысок, однако физическую форму не подрастерял, жилист, сухощав, подвижен. Черноволос, хотя, то тут-то там в его курчавой шевелюре нет-нет да и мелькнет серебристый волос. Физиономия была бы ничем не примечательна если б не шрам от сабельного удара, от правого уха через всю щеку до подбородка. Однако главной примечательностью этого человека были роскошные буденновские усищи. Разумеется, знаменитого конника Семена Михайловича в этой реальности нет, не было и не будет, чисто моё личное восприятие столь шикарной детали — это вам не чаплинские усики букиниста Юрьева. Так вот, эти самые примечательные усы поручика Евграфова едва ли не дыбом поднялись, настолько он был удивлен.

— Таки, Федосей Иваныч, это сынишка наш Володенька, не сумлевайся, — поспешила подтвердить слова мужа Прасковья Григорьевна.

— А?! Как?! Тадыть непонятно. Такой малец… супротив троих бугаев… быть того не могёт! — часто-часто задышал поручик, будто силился одолеть бином Ньютона, или еще какую мудреную задачку порешать.

Тут и батя авторитетно встрял:

— Я те, Иваныч, уже битый час талдычу, не